Стражи - Страница 11


К оглавлению

11

— Вася… — так же тихонько сказал Черников, кивнув на бюст незнакомца, — а ведь это неправильно… Так не бывает…

Ляхов лишь понятливо кивнул, не произнеся ни слова. Он прекрасно понял товарища. Действительно, представшее им зрелище было жутко неправильным. Немцы, конечно, нация крайне трудолюбивая, но вряд ли и они в состоянии за какой-то час успеть провернуть этакую штуку: полностью демонтировать трехаршинного каменного тевтона, убрать его с глаз долой, водрузить вместо него бюст неизвестного старикана, привести в порядок брусчатку и улетучиться, не оставив ни следа. К тому же… Кто бы здесь вздумал самоуправствовать? Снять статую, как они слышали, установленную, как им говорил лавочник, по личному распоряжению фюрера во время его кратковременного здесь пребывания? И поставить вместо нее гораздо более мелкий памятничек какому-то штатскому, ничуть не ассоциирующемуся с Третьим Рейхом? Были у фюрера любимцы из тех времен, но они известны наперечет, и никого из них старикан не напоминает…

— Паша, Паш… Оглянись. Непринужденнее только, не суетись, как деревенщина…

Черников оглянулся. По тротуару шествовали два офицера — один молодой, другой пожилой, классические стандартные пруссаки: оба словно аршин проглотили, физиономии чванливые и туповатые, у пожилого монокль в глазу, а уж выправка, а шагистика…

Им уже приходилось не раз видывать подобные экземпляры. Однако те щеголяли в форме уже нового, вермахтовского образца, а эти двое — в старомодных, кайзеровских мундирах без нацистских орлов на груди. Фуражки опять-таки кайзеровских времен: с красным околышем и белым верхом, с двумя круглыми кокардами — на околыше и на тулье.

Прошагав в ногу и внимания не обратив на такую мелочь, как двое молодых штатских, офицеры свернули за угол и пропали с глаз.

— Кино они тут снимают, что ли? — негромко предположил Ляхов.

— Полагаешь?

— Ну, а что ж еще… Пустили артистов погулять, чтобы те к мундирам приобвыклись, в роль вошли…

— А это? — Черников кивнул на хмурого старикана, при жизни определенного мизантропа. — Тоже для кино за час успели? Знаешь что? Что-то мне все это не нравится, ничего не понимаю, а — не нравится… Как-то неправильно оно все, точно тебе говорю.

— Брось, — сказал Ляхов почти безмятежно. — Мало ли как все объяснить можно… Пошли в «Бравого гусара», а? Выпьем по стаканчику, жизнь и прояснится. Благо, дела на сегодня закончены.

Это было неплохое предложение, вполне в русском духе, и Черников его принял без возражений.

Однако, когда они прошли квартала три, настала очередь Ляхова замереть в тягостном раздумье.

На привычном месте не обнаружилось не только вывески с аляповатым, но красочным изображением бравого гусара времен Фридриха Великого в медвежьей шапке, алом доломане, пронзительно синих чикчирах и сияющих сапогах. Не было и кабачка, и старинного домика, где он час назад размещался, и соседних тоже не было, вместо них высилось четырехэтажное здоровенное здание гораздо более поздней постройки. Причем вывеска гласила, что тут размещается правление фирмы «Гартвиг и сыновья», определенно имевшей какое-то отношение то ли к судоходству, то ли к судостроению: в высоких окнах первого этажа за стеклом красовались отлично выполненные в аршин длиной модели судов, и парусных фрегатов, и гораздо более современных пароходов.

— А это тоже кино? — спросил Черников. Без всякой подковырочки спросил, угрюмо.

Ляхов промолчал, — он прекрасно понимал, что этакие метаморфозы никаким киношникам не под силу. Это ведь не огромная декорация, заслонившая исторические фасадики, а натуральное немаленькое здание…

Они и сами не заметили, как тихонько зашагали прочь, не глядя друг на друга. Кое-какое объяснение уже вертелось в головах, но оно казалось не только фантастическим, но и страшноватым.

Ну вот, извольте… Они как раз вышли к ратуше, на вид совершенно прежней: домик постройки начала восемнадцатого столетия, смахивающий на крохотный рыцарский замок со шпилями и башенками. Ратуша ничуть не изменилась — вот только над входом лениво повис в безветрии не нацистский штандарт, а флаг кайзеровской Германии, черно-бело-красный… И Черников решился.

— Вася… — произнес он едва ли не шепотом, — а ведь времечко-то не то

— Как оно может быть не то? — так же тихо ответил Ляхов. — Откуда другому взяться? Оно всегда было одно

— А это вот все? Новое и неправильное?

— Но ведь ничего же не случилось…

И тут же он прикусил язык. Случилось. Этот самый «природный феномен»… Единственным, но серьезнейшим доказательством коего, аргументом в пользу того, что ничего им не примерещилось, была трость, неведомым образом на треть ушедшая в дерево.

Лицо Черникова застыло.

— Господин поручик, — сказал он пусть и шепотом, но самым что ни на есть командирским тоном, — мы сейчас пойдем в отель, соберем вещи и самым спешным порядком доберемся до «кареты». И вернемся немедленно. Это приказ.

Он ничего не понимал в происшедшем, но прекрасно видел, что они вдруг оказались не там. Этого, по его мнению, было достаточно для немедленного отступления на исходные позиции. Ясно одно: вокруг не Третий Рейх…

Ляхов дисциплинированно кивнул. Черников начал службу в батальоне на три месяца раньше, а, значит, по неписаным правилам, имел над равным по званию Ляховым старшинство. Более того, именно он официально назначен был старшим. Армейские порядки… Даже если выполняющая служебное поручение группа состоит всего-навсего из двух человек, один из них обязан быть старшим, тем более учитывая их службу.

11